Расшифровка Анна Беринг: первая пианистка Тихого океана

О жене капитан-командора Витуса Беринга — и ее полном приключений путешествии на Охотское море

Автор Наталья Охотина-Линд

Я хочу рассказать об очень интересной женской судьбе — о жене капитана-командора Витуса Беринга, известного всему миру первооткры­вателя.

О женщинах XVIII века мы знаем очень мало. Хотя русская история XVIII века богата императрицами, тем не менее истории женщин среднего класса или — в данном случае — буржуазии практи­чески никогда не бывают нам известны: они не отражаются в документах и прохо­дят стороной. История XVIII века и история географических открытий — это история мужчин, где императрицы только подписывают верховные приказы, все остальное и поручается, и исполняется мужчи­нами. Тем радостнее бывает историку обнаружить в этом мужском мире женский образ. И мне посчастли­вилось это сделать, когда я работала над доку­ментами Второй Камчатской экспеди­ции под руководством Витуса Беринга.

Витус Беринг вернулся из первой экспедиции в 1730 году, и сразу же началась подготовка к второй экспедиции. Вторая Камчатская экспедиция уникальна не только в русской, но и во всей мировой истории: ничего подобного никогда не бывало прежде и потом тоже не бывало.

В первую очередь надо было установить географические и геополитические границы империи — то есть понять, как выглядит побережье Северного Ледо­витого океана и пере­ход из Ледовитого океана в Тихий океан. Здесь явно прослеживается мечта русского правительства открыть северо-восточный морской ход: из России Северным Ледовитым океаном через Берингов пролив и вниз к Китаю, Японии, Индии и так далее. Еще одной важной задачей было определить, какие народы платят ясак, то есть налог, русскому императору или другим государствам. Кроме того, в экспеди­цию был послан большой академи­ческий отряд, чтобы исследовать и геологию, и флору и фауну, и этногра­фию, и языки народов, их культуру и так далее.

Помимо этого, экспедиции поручались задачи, которые никогда не поручаются ни одной географической экспедиции. Нужно было привезти на Восток всё оборудование из центральной части России, чтобы там строить корабли. Им было пору­чено прокладывать дороги через тайгу, тундру и горы. Они должны были организовывать на пути почту и почтовые ямы, то есть предпо­лагалось органи­зовать почтовую гоньбу прямо от Петербурга до Камчатки. Им было также поручено организовы­вать школы и принимать участие в хри­стианизации местного населения — к последнему набожный Витус Беринг и многие другие столь же верующие члены его команды относились очень серьезно и активно участво­вали в крещении местного населения, в распростра­нении христианства.

Вторая Камчатская экспедиция предпо­лагалась долгой. Поэтому очень многие офицеры взяли с собой семьи — жен и детей. Поехала вместе с Витусом Берин­гом и его жена, Анна Кристина Беринг. 

Анна происходила из семьи промыш­ленника, бюргера, жившего в городе Ниене на территории современного Петербурга. И со стороны матери, и со сто­роны отца у Анны были крупные купцы: ее отец платил самый большой налог в городе. Их семья переехала в Выборг, который в этот момент уже тоже стал русским  До 1710 года Выборг принадлежал Швеции., и там Беринг познакомился с Анной. В 1713 го­ду в шведской кирхе города Выборга их записали как законных супругов.

Вскоре после этого Беринг был отправ­лен на Северную войну. Он попал в швед­ский плен, пробыл в плену почти год и бежал оттуда при драматических обстоя­тельствах. В это время Анна ниче­го не знала о судьбе своего мужа. Видимо, поэтому потом она решила везде ездить с ним.

В 1716 году Петр I с большим дипло­матическим корпусом отправился в север­ные страны, в том числе в Данию, родную страну Витуса Беринга. Беринг тоже был в его свите. И тут в копенгагенской церкви Святого Николая мы встречаем запись о крещении Витусом Берингом и его женой Анной младенца Витуса — судя по всему, это был их первенец. Это означает, что Анна беременная поплы­ла вместе с Витусом Берингом в Данию, его родную страну, — видимо, это было единственной возможностью встретить родню мужа.

Однако в Первую Камчатскую экспе­дицию ей пришлось оставаться дома — там для женщин не было места. А во Вторую Камчатскую экспедицию она поехала с ним.

Мы многое узнаем из найденных частных писем членов семьи Беринг, которые они писали из Охотска друзьям и родственникам в Петербург в 1740 го­ду. Эта находка дала нам очень много новых знаний и о семье самого Беринга, и об этой среде иностранцев на русской службе: во время Петра I в России было много иностранцев, и, конечно, они, особенно женщины, составляли какой-то свой круг.

В момент отъезда во Вторую Камчат­скую экспедицию у Берингов было четверо детей (известно, что всего Анна родила девять детей, четверо выжили). Стар­ших — Йонаса и Томаса, которым было по десять-одиннадцать лет, — с собой не взяли. Родители считали, что дети должны получить лучшее образо­вание, которое возможно в России, и в то время это оказалась гимназия в городе Реве­ле, современном Таллине, куда мальчики и были отправлены жить на пансио­не. Беринги, конечно, очень переживали из-за того, что оста­вили старших детей, бросили их на ру­ки профессору этой гимназии и его супруге. Анна в своих письмах к супруге профессора все время пишет, что шуба для нее не будет забыта, и обещает прислать ей китайский чай.

Двоих младших детей они взяли с собой. Когда они отправились в экспедицию, Антону и Аннушке было три и два года. Представь­те: через всю Сибирь Беринг ехал не только с женой, но и с двумя маленькими детьми, со слугами, и, кроме того, они взяли с собой еще одного родственника, мальчика. То есть одна семья Беринга составляла целый обоз. 

Примерно полгода они добирались из Петербурга до Якутска. Анна, конечно, ехала с огромным бага­жом, потому что они везли с собой все, что нужно было для жизни в Сиби­ри, они ехали в края, где ничего не было, Якутск в то время был самым последним оплотом цивилизации. Он состоял в основном из рус­ской администрации, военных и местного населения: якутов, тунгусов…

В Иркутске они немного задержались. Видимо, у Анны были и свои планы: она знала, что к югу от Иркутска, в объезд Байкала, на китайской территории, почти на границе с Россией, был огром­ный торговый город Кяхта, а в нем — колоссальный рынок, которым пользо­валась, видимо, вся Сибирь. Там можно было за относительно небольшие деньги купить много разных китайских товаров, которые в Европе в то время очень ценились. Анна была дочь коммер­­сантов — и такую возможность упустить не могла. Конечно, по своему статусу она не могла поехать туда сама, но отправила жену экспедиционного врача, ее подругу, и нескольких слуг, которые, видимо, закупили там много имущества.

Кроме того, из Иркутска сохранились очень интересные сведения о том, как Анна Беринг похитила двух служанок в доме, где они остановились на постой. Видимо, ей понравились «баба и девка-якутка», как их называет документ.

Есть совершенно замечательная цитата, в которой ярко и образно мы видим перед собой всю эту сцену:

«…будучи в Иркутске, стоял капитан-командор Беринг на квартире в доме посадского человека Трифона Бреча­лова. И перед отъездом из Иркутска в Якутск призвала его, Торопцова, жена капитана-коман­дора Беринга Анна Матвеева дочь, и велела ему, Торопц­ову, с квартиры, где стоял помянутый капитан-командор, украсть от выше­показанного хозяина Бречалова девку Наталью да бабу Авдотью, от чего он, Торопцов, много и всячески отговари­вал. А тогда помянутая Берингша сказала, что они уже подговорены и хотят идти, „и ты их только у себя на квартире схорони и вывези завтра из Иркут­ска, а штрафу тебе за то не будет, для того что капитан-командор сам об них приказал, чтоб увесть“. И по тем ея, командоршиным, словам он, Торопцов, не смел ослу­шаться, и вышепомянутую девку и бабу с двора Бречалова свели в ночное время и спрятали у себя в квартире, а на дру­гой день вывезли их из Иркутска на телеге, наметав на них епанеч  Видимо, имеется в виду епанча, широкий длинный плащ. и другое платье, чтоб не видали. А как ехали мимо квартиры капитана-командора, тогда капитанша-коман­дорша глядела в окошко и махала рукою, чтобы везли скорее мимо квартиры».

Их благополучно вывезли, и они потом так и остались в прислуге у Анны. Таким великолепным описанием мы обязаны довольно любопытному историческому источнику — доносам. Писание доносов в то время очень приветствовалось, и этим много зани­мались некоторые члены Камчатской экспедиции — особенно несколько персонажей, которые написали огром­ное количество доносов, всегда адресо­ванных на имя императрицы. Все доносы попадали в Тайную канцеля­рию, которая была обязана очень серьезно и внимательно рассматривать любой донос, даже самый вздорный и глупый. И это один из таких доносов.

Сохранились и очень любопытные доносы на Беринга. Из одного из них мы узнаём, как они проводили время в Якутске. Экспедиция и сам Беринг прожили там примерно три года — намного дольше, чем предполагалось. Было очень трудно организовать все плавания каждого из отрядов: надо было запасти огромное количество продовольствия, построить корабли, собрать весь таке­лаж, все нужное для корабля. Это занимало огромное коли­чество времени. Экспедиция затяги­валась; Беринга, конечно, это очень волновало. И на него пошли доносы. Один из доносчиков писал, что они напросились в Камчатскую экспедицию ради своей наживы и пытаются зарабатывать какие-то лишние деньги. 

В одном доносе сохранилось прекрасное место о зимних забавах в Якутске, где, насколько мне известно, зимой бывают морозы до шестидесяти граду­сов. Русская зима, как известно, богата всякими праздниками. И один донос­чик обвиняет Беринга в том, что он, вместо того чтобы заниматься делами экспедиции, катает жену на саночках:

«А для зимних забав и прославления себя сделал линейные великие сани и забавлял жену свою и детей и якут­ских жителей, и такой величины, что близ тридцать сидело человек на тех санях кроме трубачей четырех человек. И поставлены были столы с конфек­тами, и триумфовал по Якутску».

Можно себе представить это зрелище, яркое событие и большой праздник, который Беринг устроил всему горо­ду: огромные сани с музыкантами и «столы с конфектами». 

Предполагалось, что из Якутска Беринг один отправится в Охотск и оттуда — в свои плавания, а Анна Беринг вернется наконец домой. Но получи­лось иначе. Она уже собиралась уезжать на запад, в Петербург, как получила известие, что ее дорогой Беринг тяжело заболел. Хотя Анна очень рвалась в Петербург — и к детям, и в цивилиза­цию, — тут она отменила все свои планы и рванула к Берингу в Охотск.

Переход от Якутска до Охотска прохо­дил в неимоверно тяжелых условиях: горы, тайга, тундра, реки, нет никакого населения — только кочую­щие племе­на, перегоняющие оленей с места на место. По дороге нигде невозможно найти ни жилья, ни еды — ничего. Этого перехода боялись взрослые муж­чины. Все еще хорошо помнили, как во время первой экспедиции капитан Шпанберг с небольшим отрядом попал в очень серьезную беду: на переходе из Якутска в Охотск они заблудились в снегах, голодали и букваль­но начали есть башмаки и сумки. Чудом половине из них удалось спастись. То есть это был страшный переход. Но Анна с двумя маленькими детьми поехала спасать больного мужа. В письме она пишет, что во время ее путешествия в Охотск тоже происходили драматические события: часть лошадей пали, другие разбежались — и она осталась вообще без лошадей и без средств к передвиже­нию. И только благо­даря Богу, как она пишет, ей удалось выбраться оттуда живой.

Таким образом Анна оказалась в Охот­ске — в то время крошечном поселке, который состоял в основном из членов Камчатской экспедиции и очень неболь­шого количества местных служилых людей. Тем не менее она была там не единственной женой: мы знаем, что жены и дети были у капитана Чирикова и капитана Шпанберга и что их дети там вместе учились. Но Анна в своих письмах очень жалуется, что живут они там как в пустыне и приличного общества там нет, общаться совершенно не с кем, и, в общем, она считает, что все окружение совершенно недостойно их уровня и их ранга. Это ее очень печалило — она писала, что именно поэтому они не взяли старших детей с собой: это не то место, где молодые люди могут обрести надлежащие манеры и образование.

Пока они жили в Охотске, дома в Петер­бурге у них случилась неприятность: старший сын, которому, видимо, с большим трудом давалось учение, взбун­товался против дальнейшего пребывания в гимназии и самовольно записался в пехотный полк. Письма из Петербурга в Охотск шли примерно одиннадцать месяцев, то есть новости, которые они получили в Охотске, были уже устарев­шими; их ответы пришли еще через одиннад­цать месяцев — видимо, в то вре­мя, когда родительские советы достигали детей, ситуация у них уже полностью изменялась. Но и Витус, и Анна написали своим детям замечательные письма. Витус Беринг, видимо, излагает свое кредо воспитания молодого человека. Он пишет, что всегда ко всем надо относиться благодушно и никогда не за­носиться. Оба — и Анна, и Беринг — писали о том, как важно знать русский язык, когда живешь в Российской империи. Один из родительских советов был держаться всегда общества, которое чуть выше тебя, и никогда не опускаться до обще­ства, которое хотя бы чуть-чуть ниже тебя. Но в то же время в их письмах явно звучит мысль о том, что молодому человеку необходимо хорошее образо­вание. Они постоянно пишут, что не пожалеют никаких денег ради того, чтобы их сыновья получили лучшее образование, какое только возможно.

Но тут все-таки настало время амери­канского плавания: Витус Беринг должен был приплыть на Камчатку, перезимовать там и следующим летом отправ­ляться в плавание, ставшее для него последним. А Анна все-таки ехала домой в Петербург: видимо, родителям было очень тревожно за судьбу старших детей, да и плыть на Камчатку было уже совершенно невозможно: это действи­­тельно было место не для женщин — там были очень суровые условия, которые с трудом выдержи­вали военные мужчины. Оставаться одной в Охотске женщи­не тоже было совершенно невозможно. 

И Анна с двумя маленькими детьми отправилась в свое долгое путешествие домой. Поскольку дело было летом, они ехали не по санному пути, а, видимо, по частично оленному, частично конному. Для удобства Анны был специально сооружен паланкин, чтобы нести ее через наиболее сложные участки. Очень хотелось бы это увидеть — действительно, интересная деталь.

Таким образом Анна начала продви­гаться в сторону столицы. На дороге ее ожидало серьезное препятствие, к которому Анна, однако, была готова. Дело в том, что в то время в России еще существовали внутренние таможенные границы; в частности, таможенная граница между Сибирью и центральной частью России. Многие товары, в первую очередь меха, в Сибири были намного дешевле, чем в европейской части страны, и поэтому со всех людей, вывозя­щих меха, взималась таможенная пошлина. Анна знала, что ее будут осматри­вать, и была к этому готова — это тоже был результат всевозможных доносов на Беринга. У нее на все были документы: справки вполне современ­ного образа, где было написано, что все имущество куплено на жалованье Витуса Беринга и «предназначено для домовой потребы», а не для продажи. Так что благодаря этому осмотру таможни у нас есть полный список имущества четы Беринг. Могу доба­вить, что после смерти Беринга тоже были составлены списки всего имуще­ства, которое было при нем на необи­таемом острове, и того немного, что оставалось в Охотске. Таким уникаль­ным образом у нас есть полный перечень всего, чем владели Беринги, — вплоть до последней ложки.

Список имущества Анны на первый взгляд кажется потрясающим. Это огром­ное количество всевозможных мехов, очень много шуб — правда, если шубы были обещаны и жене профессо­ра, и многим подругам, и, видимо, многим другим людям, которым Беринги были обязаны за участие в судьбе их сыно­вей, это неудивитель­но. В этом списке есть и вещи совер­шенно изумитель­ные — например, какие-то китайские красивые предме­ты, чайники, китайские вазы, сундучки с бельем и скатертями, несколько пудов серебра, то есть всевоз­можных серебряных столовых приборов. Перечислены девять кукол — я думаю, что это какие-то китайские статуэтки. И, конечно, самый потрясаю­­щий предмет — это клави­корды. Представ­ляете, клавикорды в Сиби­ри. Их она, естественно, привезла с собой из Петербурга; клавикорд — очень удобный инстру­мент для транспорти­ровки, примерно того же размера, как современные электрические пианино, и его так же можно поставить на что угодно. Значит, Анна провезла их из Петербурга через всю Сибирь и, видимо, в Охотске вечерами услаждала игрой на клави­кордах слух тунгусов. Надо думать, это была первая пианистка Тихого океана. 

На таможне все имущество описали и все сундуки запечатали государствен­ной печатью. Сначала Анна ехала в Москву, и для проезда до Москвы ей выдали несколько солдат конвоя — как ей объяснили, для ее безопасности. Но у нас есть инструкции сопровождав­шим ее солдатам: им было приказано не спускать с печатей глаз, чтобы все товары были в неприкосновенности доставлены в Сибирский приказ  Сибирский приказ — цен­траль­ное госуч­ре­ж­де­ние, которое ведало управ­ле­ни­ем Си­би­рью во 2-й тре­ти XVII — начале XVIII века., находившийся тогда в Москве.

В Москву Анна приехала через пару месяцев. Из рапортов этих солдат известно, что она остановилась в Немецкой слободе, во дворе у пастора, и ночью они с пастором таскали некоторые мешки в дом. Когда позже они вынесли эти мешки обратно во двор, они были уже легкими и запе­чатаны были уже не госу­дарственной печатью, а Анниной печатью. То есть какие-то вещи, видимо, самые ценные, она оттуда изъяла. И, судя по всему, Анна так никогда и не объ­явилась в Сибирском приказе и не заплатила пошлину — она все вывезла дальше. Анна сражалась за свое имущество и имущество своих детей, как львица. 

С одной стороны, в ней, конечно, была коммерческая жилка, унаследованная от ее предков. Но дело было и в эконо­ми­ческом положении Витуса Беринга. Хотя он имел чин капитана-командора и возглавлял такую крупную экспе­дицию, его, однако, ждало очень боль­шое разочарование: несколько раз на про­тяжении карьеры он подавал и официальные прошения, и частные письма с просьбой выделить ему хотя бы небольшое поместье, чтобы у него в России была какая-то собствен­ность. Все русские офицеры Камчат­ской экспедиции были дворянами, у них были имения и крепостные крестьяне. Плюс к этому они получали морское жалованье — но им всем было куда вернуться и что завещать потом своим детям. Но Витусу постоянно отка­зы­вали. Поэтому Анна вывозила буквально все имущество, которым владела их семья, и на самом деле это были крохи по сравнению с тем, чем владели его значительно более младшие по чину русские коллеги — дворяне. 

Анна узнала о смерти «своего Беринга» (в письмах она всегда называет его «мой Беринг») примерно через два года. Ей прислали некоторые его личные вещи: золотые часы, печать, какие-то письма. Анна еще просила выслать ей из вещей Беринга атласный колпак, расшитый золотом, который, видимо, она сама ему вышивала, и домашний халат. К сожалению, эти вещи уже были проданы с аукциона, так что получить их Анна не сумела.

Сохранилось ее письмо в Адмирал­тейств-коллегию, где она, узнав о смерти мужа, просит назначить ей вдовскую пенсию. В 1744 году она пишет, что ей «от роду тридцать девять лет». Тогда получается, что она вышла замуж в восемь лет, а первого сына родила в одиннадцать. Тут явно не схо­дятся концы с концами. Следующее прошение она пишет в 1745 году — и ей по-преж­нему 39 лет. Я думаю, что здесь дело не в женском кокетстве, а в правилах морского устава: жены морских офицеров, которые станови­лись вдовами до 40 лет, получали одноразовое годичное жалованье мужа, а те, кто был старше 40 лет, по-моему, получали восьмую долю жалованья мужа, но зато всю оставшуюся жизнь. И, зная о коммерческих интересах родственников Анны, я думаю, что в тот момент ей просто нужна была крупная сумма денег, чтобы во что-то ее вложить и обеспечить тем самым себя и детей — теперь она осталась одна. Но эти ее прошения так и не были удовлетворены, поэтому в 1750 году она пишет новое прошение, где сообщает, что ей уже за пятьдесят лет и она старая и больная.

Это последнее известие, которое мы имеем об Анне Беринг. Точной даты ее смер­ти мы не знаем — у нас нет никаких документов ни о ее рождении, ни о ее смерти.

В заключение могу только сказать, что Анна Беринг, несомненно, была яркая и энергичная женщина; она везде отправлялась вслед за мужем, ее ничего не пугало. В то же время перед нами предстает человек глубоко любящий. В ее письмах, там, где она упоминает Беринга, видно столько любви и столько заботы, что это не может не тронуть.